Воспоминания капитана Танченко Митрофана Ивановича,
командира 88-го артполка 80-й ордена Ленина СД 37СК 6А

ПЛЕН
5 августа 1941 года стояла жаркая сухая погода, хотя в лесу было сыро, после предыдущих ежедневных дождей. Рано утром старшина штабной батареи 88 ап, где-то раздобыв немного муки, испек лепешки, достал на огородах овощей и кусочек сала, угощал нас завтраком. Бойцы питались тем, что кто смог достать. За завтраком, под деревом в лесу собралось все командование полка. Я – командир полка, батальонный комиссар Федирко – комиссар полка, капитан Мироненко – начальник штаба, мл. политрук Векленко – секретарь партбюро полка и др. Старшина за завтраком налил каждому из нас по маленькой стопочке разведенного спирта. Завтракали молча, у всех было тяжело на душе. Каждый думал о своем, но мысли всех вращались вокруг одного и того же вопроса, а что же дальше? Эти мысли вырисовывались ясно из тех скупых слов, которыми мы обменивались во время завтрака.
После завтрака противник артиллерийским и минометным огнем начал обстреливать лес. Самолеты противника часто налетали и бомбили центральную часть леса, где были сосредоточены танки, стоявшие без горючего и боеприпасов, оставшиеся тылы дивизий, в том же районе находился и КП 80-й стрелковой дивизии.
Распоряжения поступали одно за другим. Первым поступило распоряжение уничто-жить обозы, за ним - документы штаба, наконец – стрелять до последнего снаряда, так как командующий войсками 6 армии будет выдавать снаряды из своего резерва. Получив такое распоряжение, мы, по требованию командиров стрелковых полков и начарта дивизии, нарушили очень важный артиллерийский закон, что передковый запас снарядов может быть расходован только в том случае, когда последним снарядом необходимо уничтожить орудие.
Израсходовав последние снаряды, артполк превратился в обоз, который нужно было возить и к тому же охранять. Но, хотя орудия и молчали, полк располагался на огневых позициях, командиры дивизионов и батарей находились в боевых порядках пехоты, исправно работала связь. Не хватало только одного – снарядов. А пехота требовала огня, ибо без его поддержки не могла продвигаться вперед.
Немцы нажимали со всех сторон. Кольцо постепенно сужалось. Немцы поняв, что у нас совсем молчит артиллерия, начали становиться нахальнее. Пулеметы также выстреливали по несколько патронов с оглядкой. На поле боя стреляли немцы и очень редкие винтовочные выстрелы и пулеметные очереди были с нашей стороны. Наши попытки атаковать, захватить реку Синюху терпели поражение, но и противник, предпринимая атаки с разных направлений, поддержанные минометно-артиллерийским огнем, танками и бронемашинами, каждый раз отбрасывался назад, терпел неудачу за неудачей.
Во всю эту неразбериху вносили сумятицу некоторые высокопоставленные начальники. Так на КП 77-го стрелкового полка явился начальник артиллерии армии, генерал-майор артиллерии (Федоров Г.И.) в пьяном виде, с несколькими автоматчиками, и начал требовать то, что было невыполнимо в данный конкретный момент. Слабо владея собой и не разбираясь в обстановке, он отстранил от командования командира 77-го сп майора Новикова – прекрасного, грамотного командира полка, прошедшего большой и славный путь с полком в 80-й сд. Одновременно отстранил и отправил с НП командира 2-го дивизиона 88-го артполка старшего лейтенанта Полежая, требуя от последнего огня, не понимая того, что снарядов больше ни одного не осталось в батареях. Майор Новиков остался сидеть на своем НП, а ст. лейтенант Полежай прибыл на КП 88-го артполка и доложил обо всем мне.
Обещанных снарядов из резерва командующего войсками мы так и не получили. Правда, были разговоры, что в том резерве было несколько снарядов – шрапнелей, пригодных для стрельбы по воробьям, а не по танкам и бронемашинам, но нам из них ничего не досталось.
К исходу дня 5 августа 1941г на КП полка, который продолжал находиться на опушке леса под с. Копенковатое, прибыл помощник начальника штаба артиллерии дивизии старший лейтенант Бабин и вручил мне распоряжение: уничтожить все орудия, создать из полка конный эскадрон и самостоятельно прорываться в направлении Первомайска.




Распоряжение было написано на скорую руку, простым карандашом на листке бумаги из полевой книжки и подписано начальником артиллерии дивизии полковником Тойбергом. Я выполнил все ранее данные распоряжения, т.е. распорядился уничтожить обозы, которые были побиты, жечь было нельзя, ибо мы находились на виду у немцев и они, при малейшей демаскировке, обстреливали из орудий и минометов. Распорядился уничтожить документы штаба, которые также не сжигались, а были закопаны вместе с железным ящиком в лесу.
Но выполнять беспрекословно распоряжение, написанное в записке, хотя оно и было доставлено помначштаба. артиллерии дивизии ст. лейтенантом Бабиным, я усомнился. Мы собрались вместе, все командование полка и долго обсуждали, как быть, можно ли верить записке, ибо события дня показывали, что не все распоряжения давались трезво. Все наши дискуссии проходили в секрете от людей, чтобы не вызвать преждевременных кривотолков и паники. В конце концов мы пришли к одному выводу: впереди ночь, необходимо связаться с командованием дивизии и уточнить создавшуюся обстановку и одновременно стягивать людей и лошадей к району КП полка.
Стоял вопрос, кому же пойти для связи с командованием дивизии. Выбор падал на меня или батальонного комиссара Федирко. Поскольку мне уже не впервые было ходить для связи в достаточно сложных обстоятельствах, я согласился оставить бат. комиссара Федирко с людьми, а самому идти в Копенковатое для связи с командованием дивизии, кстати, в этот день я никого из командования дивизии не видел.
Отдав распоряжение стягивать людей и готовить полк для выполнения полученных указаний, оставив за себя начальника штаба полка капитана Мироненко, я, когда уже начало темнеть, отправился на поиски командования дивизии. Перед самым закатом солнца противник сильным артиллерийским огнем обстрелял опушку нашего леса и особенно дорогу, ведущую из леса в село Копенковатое. Меня сопровождали ст. лейтенант Бабин, который знал, где располагалось командование дивизии, и ст. лейтенант Полежай, который хотел лично доложить начарту дивизии полковнику Тойбергу о случившемся с ним на НП.
Ползком под обстрелом мы добрались в с. Копенковатое, когда на улице уже было темно. Разыскав место, откуда ст. лейтенант Бабин отправлялся к нам с распоряжением, мы не нашли начарта. Попытки найти кого-нибудь другого поблизости не увенчались успехом. Начало брать сомнение, не предоставлены ли мы самим себе. Отбросив всякие сомнения, мы продолжали поиски. Хотя уже была поздняя ночь, село не спало. После длительных безрезультатных поисков мы вышли на окраину села. Сильно уставшие и голодные, ибо после вчерашнего скудного завтрака ничего не ели, мы выпросили у колхозницы кувшин молока и кусочек хлеба, несколько подкрепились.
Поняв, что поиски ночью бесцельны, мы вышли в район окопов и остановились, чтобы немного передохнуть. Только сейчас, когда мы остановились и начали разбираться в обстановке, увидели, что все село бурлит.
Занимаясь поисками командования, мы видели большое движение машин и обозов, пеших и конных людей, но не придавали этому серьезного значения, ибо на войне всегда сильное движение ночью, особенно в ближайшем тылу, куда подвозятся питание и боеприпасы, подходят новые люди для пополнения и др.
Хорошо освоившись с обстановкой, мы наблюдали такие явления. Машины и повозки из лесу все подходили и подходили в село, забивая улицы и дворы колхозников. Попытавшись найти выход из села в любую сторону и если не находили такого, принимались за содержимое машин. Сопровождавшие машины люди, видя создавшееся положение, без устали, с утроенной энергией разделывались с содержимым машин. Имущество раздавали колхозникам, которые тоже всю ночь не спали, закапывали в землю, просто приводили в негодность.
Шоферы выводили из строя машины, ездовые распускали лошадей, приводили в негодность повозки и упряжь, уничтожалось все, что только поддавалось уничтожению, чтобы враг в случае захвата ничего не мог использовать. Работа шла тихо, спокойно, без всякой команды и шума, без единого ропота на усталость, не нарушая маскировки. Люди методично, сознательно уничтожали все, чтобы оно не досталось в исправном состоянии врагу. Село бурлило всю ночь, как в котле.




Не спали и фашисты. Они подводили к переднему краю свои агитмашины и через сильные репродукторы передавали свою грязную агитационную стряпню. На все призывы гитлеровцев бойцы отзывались крепким острым словом, сплевывали в сторону и продолжали дальше свою работу.
Разделавшись с имуществом, люди брали в руки оружие, выискивали остатки патронов, собирались группами. И одни из них шли в окопы на окраине села, чтобы непосредственно сразиться с врагом и с оружием в руках выйти из создавшегося положения или погибнуть в неравном бою. Другие переодевались в гражданскую одежду и пытались скрыться.
Продвигаться вперед можно было, только атакуя противника, во много раз превосхо-дящего, как по численности, так и по вооружению. Продвигаться обратно в лес было нельзя, ибо на выходах из села в обратную сторону стояли заградительные посты и направляли только вперед. Ни бессонно проведенные предыдущие ночи, ни сильная усталость не могли преодолеть напряженно работающей мысли: что делать, как выйти из создавшегося положения? Так мы втроем просидели над окопом до рассвета, наблюдая за происходящим вокруг. В окопах и вокруг них было много людей и к утру, они прибавлялись, подходя из села от обозов.
На рассвете 6-го августа окраину села начал обстреливать артогонь с двух направлений - со стороны противника и со стороны наших частей. По рассказу прибывшего к нам ст. лейтенанта конника, это вела огонь артиллерия их дивизии, готовившейся наступать на Копенковатое, имея сведения, что село занято противником. Узнав, что Копенковатое еще в наших руках, ст. лейтенант уехал и вскоре огонь со стороны наших частей прекратился. Это помогло немцам.
С восходом солнца противник повел наступление на село Копенковатое со стороны Умани. Завязалась перестрелка, немцы залегли между копнами хлеба под селом. Через некоторое время автоматчики противника просочились по опушке леса и повели наступление на нас с правого фланга, с тыла и в лоб. После короткой перестрелки, а с нашей стороны слышались только редкие винтовочные и пистолетные выстрелы, да две-три очереди дал ручной пулемет и замолк, видимо, больше стрелять было нечем. Мы запрятались в окоп, рассчитывая пересидеть, пока пройдут немцы и прорваться к ним в тыл. Стрелять уже было нечем. Войдя в азарт, когда начали атаковать немцы, мы расстреляли все патроны из наших пистолетов.
Но, наш замысел не удался. Немцы не спешили вперед и внимательно рассматривали каждую ямку. Видя такое положение, мы ползком добрались до ближайшего сарая и запрятались в разных местах. В сарае я сидел долго. Здесь же в сарае я снял орден, сложил в бумажник партийный билет, орден «Красная Звезда», удостоверение личности и запрятал в соломенную крышу. Около одиннадцати часов утра немцы, добросовестно обшаривая все дома, сараи и погреба, вытащили из сарая и меня.
Когда меня привели на сборный пункт, там уже было около пятидесяти человек пленных, среди которых были бойцы, командиры и мужчины в гражданской одежде. Трудно было определить, были ли это мужчины местного населения или переодетые военнослужащие. Немцы забирали и строили в колонну пленных всех мужчин, оказавшихся в селе, будь то военный или гражданский, вплоть до стариков и подростков.
Со сборного пункта, где мы находились недолго, я внимательно рассматривал село, запомнил дом и сарай, где спрятал документы. Село выглядело, как Мамаево побоище. Кругом по улицам и дворам стояли бездействующие машины, валялись поломанные повозки, пустые ящики, бумаги, рваная упряжь, испорченные и поломанные медицинские аппараты и медикаменты и прочее имущество, которое было приведено нашими людьми в такое состояние, что только засоряло улицы и дворы села. Итак, около 11 часов утра 6 августа 1941 года я и мои товарищи оказались в плену.

Продолжение. Уманская Яма.